![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
(no subject)
«Газета американских коммунистов "Daily World"»...
Если запустить в Яндексе поиск по этому словосочетанию, то несколько совпадений найдётся. Да и без Яндекса: у того, кто постарше эта фраза вызывает устойчивую ассоциацию.
Однако, если сегодня зайти на сайт газеты "Daily World", то никакого упоминания о коммунизме там не найдёшь. А если зайти на сайт американской компартии, то там не найдёшь упоминания об этой газете. Времена меняются. Наверое, за прошедшие годы их пути разошлись.
История твоей семьи – это данность. Её можно стыдиться, ею можно гордиться, но изменить её нельзя.
Летом 1912 года в семье Лейзера Переплётчика, что жил в г. Горки Могилёвской губернии, произошло большое несчастье. Старший сын Саня катал на телеге свою сестру Маню (почему-то у всех детей в этой семье были русские имена: Саня, Маня, Фаня, Галя). Желая испугать её, он покатил быстро под гору, она, действительно испугалась, пыталась спрыгнуть на ходу, и обе её ноги попали в колесо. Результат – множественные переломы.
В душе 18-летного парня, по чьей вине девочка, практически, стала инвалидом, многое перевернулось. Он, наверное, стал взрослым, и через год уехал в Америку. А ещё через год он, наконец-то, в письмах убедил родителей отправить больную сестру к нему. В Америке, писал он, уровень медицинского обслуживания неизмеримо выше, он обещал, что вытянет, вылечит её, и есть шанс, что она сможет жить нормальной жизнью.
Весной 1914 года Маня поехала в Америку с семьёй Саниной невесты, будучи вписана к ним по подложным документам. А ещё через несколько месяцев началась Первая Мировая война.
Моя бабушка Галя, младшая в семье, родилась в 1910 году. Своего старшего брата она из детства не помнила, вообще, её первое воспоминание – это как Маня с её переломанными ногами принимает какую-то целебную ванну, она сама, 3-х летняя девочка, пытается в эту ванну залезть, а её оттаскивают.
А помнила она, что всё её детство прошло под знаком разлуки со старшими детьми. Война, потом революция, потом разруха. От них много лет не было никаких вестей, бабушкины родители даже не знали, добралась ли, вообще, Маня до Америки! Помню, меня самого в детстве из бабушкиных рассказов более всего поражал именно этот момент.
Но годы прошли, и в начале 20-х годов связь восстановилась. От Сани стали приходить посылки и письма. Унего было всё хорошо, он женился, родились две дочки. Маня, как он и обещал, выздоровела, встала на ноги, и тоже вышла замуж. Они звали семью к себе, но родители не решились. Да и жизнь в Советской России налаживалась, развивался НЭП.
Родители не дожили до страшных лет, когда всякая связь с заграницей прервалась уже надолго. Они умерли в начале 30-х, когда моя бабушка уже вышла замуж и перебралась в Ленинград.
Только в 1966 году, как раз в то время, когда я родился, ей довелось поехать в Америку и впервые в жизни увидеть своего старшего брата. История его жизни достойна отдельного повествования, я же изначально хотел написать совсем о другом.
Итак, как уже было сказано, Маня, старшая сестра моей бабушки, вышла замуж в конце 20-х годов. Её избранником стал выходец из Белоруссии Константин Радзионович. На американский манер его звали Kostia Radzi, а для нас он был просто дядя Костя. О нём мой рассказ.
В истории жизни этого человека много белых пятен. Например, неизвестно в каком году он родился. Деревня Вилейка в Минской области, откуда он родом, существует на карте, но у него там нет никаких родственников, и непонятно, кто были его родители. А в Америку он попал, согласно преданию, в 16 лет в угольном ящике, подобно герою какого-нибудь романа. А приехав и попав на самое дно жизни, он связался с коммунистами. Причём связь эта осталась на всю оставшуюся жизнь.
Да, дядя Костя был коммунистом. Настоящим, убеждённым, непробиваемым. Когда Маня вышла за него замуж, он и её вовлёк в партийные дела. Но она, судя по рассказам моей бабушки, была умнее его, и верила во всю эту галиматью значительно меньше. Он же был членом ЦК, одним из редакторов газеты "Daily World", личным другом Гэса Холла, и, вообще, важной шишкой. А ещё он, по подозрениям моей бабушки, был советским шпионом, но об этом доподлинно ничего не известно.
Впервые он появился в России в 1932 году. Он приехал по партийной линии, а заодно навестил родственников своей жены, привёз приветы и патефон. Патефон тогда был предметом роскоши, и Костя вёз его непосредственно из Америки.
В тот же свой приезд он, согласно преданию, встречался со Сталиным, и просил разрешения переселиться в СССР. Сталин же, пожав ему руку, якобы ответил: «Нэт, товарыщ Константын. Рэвалуцию нужно дэлать во всём мыре, так что оставайтэсь-ка Вы в Амэрыке». Сильно повезло ему, между прочим. Теперь-то мы знаем, как кончили те, кому Сталин не отказал.
Приезжал ли он до войны ещё – этого я не знаю. Понятно, что с середины 30-х всякая связь с заграничными родственниками снова прервалась, и снова на десять лет – до конца войны. Напомню, что непосредственно после Победы и до года примерно 47-го было что-то вроде оттепели. Можно было поддерживать отношения с Америкой, и Саня с Маней слали посылки своим родственникам, вернувшимся в разрушенный Ленинград. Мой папа, например, пошёл в школу, полностью одетый в присланное из-за океана. Если вспомнить, что первые годы после войны было нечего есть и нечего надеть, то помощь эта была очень кстати. Приезжал ли сам дядя Костя в эти годы, неизвестно. По крайней мере папа ничего вспомнить об этом не смог.
Моему отцу довелось познакомиться с Костей и с Маней в 1956 году. Наступила оттепель, и они приехали в качестве какой-то коммунистической тургруппы. Причём приехали в Москву, их маршрут был строго регламентирован, о том, чтобы самостоятельно поехать к родственникам, и речи быть не могло.
Бабушка и папа рванули в столицу. Жили высокие американские гости под надзором конторы в гостинице «Украина», куда их родных, простых советских людей, и на порог не пустили. Но встретиться удалось, и неоднократно. Так моя бабушка по сути познакомилась со своей сестрой. Не виделись они всего-то пятьдесят лет.
После этого визиты были не так редки. Даже я, родившийся в 1966 году, отчётливо помню три их приезда. У Кости были какие-то свои дела, он имел определённое влияние и пользовался относительной свободой. Именно благодаря ему стало возможным то, что бабушка целых два раза побывала в Америке. А деда с ней не отпустили, сказав: «Это её родственники? Вот путь она и едет». Не доверяла нам советская власть и правильно делала.
Дорого бы я сегодня отдал за то, чтобы поговорить с дядей Костей, попытаться понять его. Что он думал об окружающем мире? Как он, постоянно бывая в Союзе, не видел, во что практически выливаются лелеемые им идеи? По воспоминаниям моих родственников, он не блистал умом. Но был при этом добрым, отзывчивым, располагающим к себе человеком, которому близкие прощали его дурковатость.
На свадьбу моих родителей он решил подарить 100 долларов. Не маленькая сумма по тем временам. Да вот только по закону советским людям доллары держать нельзя, и Костя, как законопослушный коммунист, пошёл в сберкассу и обменял их по текущему валютному курсу. И превратились 100 долларов в 60 рублей. Причём сам он идиотизма своего поступка понять не мог.
В один из своих приездов он поехал в Белоруссию, посетить свою малую родину. Республиканское начальство, напуганное, очевидно, указаниями из Москвы, встречало представителя дружественной партии по высшему разряду. В родную деревню его повезли на лимузине, в сопровождении кавалькады. Всё население деревни поставили на уши, организовали хлеб-соль и народные танцы. А когда он вернулся, то жаловался в разговоре с моим отцом: «Представляешь, вот сидим мы, празднуем, и на всю деревню, я – единственный коммунист!».
Я очень хорошо его помню. Высокий, крепкий, седой старик, похожий чем-то на Хемингуэя. Правда, голос у него был невыразительным и каким-то монотонным. Может быть, так он говорил только на русском языке, который он, конечно, хорошо знал, но допускал забавные ляпы, как любой, не говоривший на языке много лет. Например, рассказывая о нравах американской молодёжи, он пояснял, что они «носят джинсы с заплатами на всех местах, и даже на заднице». Слово «задница» было произнесено приглушённо, как будто это не задница, а жопа.
Отец рассказывал, что Костя за вечер мог выпить целую бутылку водки. Делалось это так: он наливал её в стакан со льдом, и потихонечку тянул, сидя в кресле и читая книгу. Периодически подливал и снова садился читать. Отец по молодости лет был в шоке: такой способ питья был для России в диковину.
Я помню, что дядя Костя всех нас очень любил. Своих детей у них с Маней не было, Саня и его семья относились, к нему, как я теперь понимаю, не очень хорошо, и только в доме моей бабушки он всегда был желанным гостем. Ни разу он не приезжал без подарков для всех, его коммунистические убеждения не мешали привозить хорошие шмотки, которых в Союзе ни у кого не было.
В 1970 году он написал статью в "Daily World" о своих советских родственниках. В ней умильно описывалась их счастливая жизнь и уверенность в завтрашнем дне. Статья сопровождалась фотографией, на которой был изображён ветеран войны с двумя рядами орденских планок и его внук – глазастый еврейский мальчик. Именно эту статью я и имел в виду здесь, в пункте №2.
Дядя Костя умер в 1978 году, на два года пережив свою жену. Я помню, как плакала бабушка. Конечно, ни о какой поездке на похороны не могло быть и речи.
Он не оставил ни детей, ни внуков. Идеалы, за которые он всю жизнь боролся, оказались липовыми. Он не построил дома, не написал книги. Поиск в сети по его имени ничего не дал. На сайте американской компартии есть список именитых коммунистов, но Kostia Radzi среди них нет.
Что осталось после него на свете? Номер газеты "Daily World" с моей с дедом фотографией. И мои воспоминания.
В молодости я искренне не мог понять: как добрый, улыбчивый, заботящийся о своих близких человек может при этом быть коммунистом? Ладно, он был недалёким и не очень грамотным, он был зашоренным и идеологически упёртым, но как, как можно, будучи убеждённым коммунистом, сохранить человеческие качества? Учитывая, сколько преступлений на Земле совершила эта гнусь?
Теперь я, конечно, понимаю, что жизнь гораздо кучерявее, чем это кажется в молодости. Человек, вообще, странное существо, если он способен совмещать в себе столь далёкие вещи. Вот и сегодня среди моих реальных знакомых и среди ЖЖ-френдов есть несколько левых. Они – добрые, порядочные люди, живущие нормальной жизнью. Но – левые. Их убеждения, кажущиеся мне дикими и извращёнными, не мешают, тем не менее, общаться, обмениваться мнениями, пить водку.
И это, наверное, хорошо.
Если запустить в Яндексе поиск по этому словосочетанию, то несколько совпадений найдётся. Да и без Яндекса: у того, кто постарше эта фраза вызывает устойчивую ассоциацию.
Однако, если сегодня зайти на сайт газеты "Daily World", то никакого упоминания о коммунизме там не найдёшь. А если зайти на сайт американской компартии, то там не найдёшь упоминания об этой газете. Времена меняются. Наверое, за прошедшие годы их пути разошлись.
История твоей семьи – это данность. Её можно стыдиться, ею можно гордиться, но изменить её нельзя.
Летом 1912 года в семье Лейзера Переплётчика, что жил в г. Горки Могилёвской губернии, произошло большое несчастье. Старший сын Саня катал на телеге свою сестру Маню (почему-то у всех детей в этой семье были русские имена: Саня, Маня, Фаня, Галя). Желая испугать её, он покатил быстро под гору, она, действительно испугалась, пыталась спрыгнуть на ходу, и обе её ноги попали в колесо. Результат – множественные переломы.
В душе 18-летного парня, по чьей вине девочка, практически, стала инвалидом, многое перевернулось. Он, наверное, стал взрослым, и через год уехал в Америку. А ещё через год он, наконец-то, в письмах убедил родителей отправить больную сестру к нему. В Америке, писал он, уровень медицинского обслуживания неизмеримо выше, он обещал, что вытянет, вылечит её, и есть шанс, что она сможет жить нормальной жизнью.
Весной 1914 года Маня поехала в Америку с семьёй Саниной невесты, будучи вписана к ним по подложным документам. А ещё через несколько месяцев началась Первая Мировая война.
Моя бабушка Галя, младшая в семье, родилась в 1910 году. Своего старшего брата она из детства не помнила, вообще, её первое воспоминание – это как Маня с её переломанными ногами принимает какую-то целебную ванну, она сама, 3-х летняя девочка, пытается в эту ванну залезть, а её оттаскивают.
А помнила она, что всё её детство прошло под знаком разлуки со старшими детьми. Война, потом революция, потом разруха. От них много лет не было никаких вестей, бабушкины родители даже не знали, добралась ли, вообще, Маня до Америки! Помню, меня самого в детстве из бабушкиных рассказов более всего поражал именно этот момент.
Но годы прошли, и в начале 20-х годов связь восстановилась. От Сани стали приходить посылки и письма. Унего было всё хорошо, он женился, родились две дочки. Маня, как он и обещал, выздоровела, встала на ноги, и тоже вышла замуж. Они звали семью к себе, но родители не решились. Да и жизнь в Советской России налаживалась, развивался НЭП.
Родители не дожили до страшных лет, когда всякая связь с заграницей прервалась уже надолго. Они умерли в начале 30-х, когда моя бабушка уже вышла замуж и перебралась в Ленинград.
Только в 1966 году, как раз в то время, когда я родился, ей довелось поехать в Америку и впервые в жизни увидеть своего старшего брата. История его жизни достойна отдельного повествования, я же изначально хотел написать совсем о другом.
Итак, как уже было сказано, Маня, старшая сестра моей бабушки, вышла замуж в конце 20-х годов. Её избранником стал выходец из Белоруссии Константин Радзионович. На американский манер его звали Kostia Radzi, а для нас он был просто дядя Костя. О нём мой рассказ.
В истории жизни этого человека много белых пятен. Например, неизвестно в каком году он родился. Деревня Вилейка в Минской области, откуда он родом, существует на карте, но у него там нет никаких родственников, и непонятно, кто были его родители. А в Америку он попал, согласно преданию, в 16 лет в угольном ящике, подобно герою какого-нибудь романа. А приехав и попав на самое дно жизни, он связался с коммунистами. Причём связь эта осталась на всю оставшуюся жизнь.
Да, дядя Костя был коммунистом. Настоящим, убеждённым, непробиваемым. Когда Маня вышла за него замуж, он и её вовлёк в партийные дела. Но она, судя по рассказам моей бабушки, была умнее его, и верила во всю эту галиматью значительно меньше. Он же был членом ЦК, одним из редакторов газеты "Daily World", личным другом Гэса Холла, и, вообще, важной шишкой. А ещё он, по подозрениям моей бабушки, был советским шпионом, но об этом доподлинно ничего не известно.
Впервые он появился в России в 1932 году. Он приехал по партийной линии, а заодно навестил родственников своей жены, привёз приветы и патефон. Патефон тогда был предметом роскоши, и Костя вёз его непосредственно из Америки.
В тот же свой приезд он, согласно преданию, встречался со Сталиным, и просил разрешения переселиться в СССР. Сталин же, пожав ему руку, якобы ответил: «Нэт, товарыщ Константын. Рэвалуцию нужно дэлать во всём мыре, так что оставайтэсь-ка Вы в Амэрыке». Сильно повезло ему, между прочим. Теперь-то мы знаем, как кончили те, кому Сталин не отказал.
Приезжал ли он до войны ещё – этого я не знаю. Понятно, что с середины 30-х всякая связь с заграничными родственниками снова прервалась, и снова на десять лет – до конца войны. Напомню, что непосредственно после Победы и до года примерно 47-го было что-то вроде оттепели. Можно было поддерживать отношения с Америкой, и Саня с Маней слали посылки своим родственникам, вернувшимся в разрушенный Ленинград. Мой папа, например, пошёл в школу, полностью одетый в присланное из-за океана. Если вспомнить, что первые годы после войны было нечего есть и нечего надеть, то помощь эта была очень кстати. Приезжал ли сам дядя Костя в эти годы, неизвестно. По крайней мере папа ничего вспомнить об этом не смог.
Моему отцу довелось познакомиться с Костей и с Маней в 1956 году. Наступила оттепель, и они приехали в качестве какой-то коммунистической тургруппы. Причём приехали в Москву, их маршрут был строго регламентирован, о том, чтобы самостоятельно поехать к родственникам, и речи быть не могло.
Бабушка и папа рванули в столицу. Жили высокие американские гости под надзором конторы в гостинице «Украина», куда их родных, простых советских людей, и на порог не пустили. Но встретиться удалось, и неоднократно. Так моя бабушка по сути познакомилась со своей сестрой. Не виделись они всего-то пятьдесят лет.
После этого визиты были не так редки. Даже я, родившийся в 1966 году, отчётливо помню три их приезда. У Кости были какие-то свои дела, он имел определённое влияние и пользовался относительной свободой. Именно благодаря ему стало возможным то, что бабушка целых два раза побывала в Америке. А деда с ней не отпустили, сказав: «Это её родственники? Вот путь она и едет». Не доверяла нам советская власть и правильно делала.
Дорого бы я сегодня отдал за то, чтобы поговорить с дядей Костей, попытаться понять его. Что он думал об окружающем мире? Как он, постоянно бывая в Союзе, не видел, во что практически выливаются лелеемые им идеи? По воспоминаниям моих родственников, он не блистал умом. Но был при этом добрым, отзывчивым, располагающим к себе человеком, которому близкие прощали его дурковатость.
На свадьбу моих родителей он решил подарить 100 долларов. Не маленькая сумма по тем временам. Да вот только по закону советским людям доллары держать нельзя, и Костя, как законопослушный коммунист, пошёл в сберкассу и обменял их по текущему валютному курсу. И превратились 100 долларов в 60 рублей. Причём сам он идиотизма своего поступка понять не мог.
В один из своих приездов он поехал в Белоруссию, посетить свою малую родину. Республиканское начальство, напуганное, очевидно, указаниями из Москвы, встречало представителя дружественной партии по высшему разряду. В родную деревню его повезли на лимузине, в сопровождении кавалькады. Всё население деревни поставили на уши, организовали хлеб-соль и народные танцы. А когда он вернулся, то жаловался в разговоре с моим отцом: «Представляешь, вот сидим мы, празднуем, и на всю деревню, я – единственный коммунист!».
Я очень хорошо его помню. Высокий, крепкий, седой старик, похожий чем-то на Хемингуэя. Правда, голос у него был невыразительным и каким-то монотонным. Может быть, так он говорил только на русском языке, который он, конечно, хорошо знал, но допускал забавные ляпы, как любой, не говоривший на языке много лет. Например, рассказывая о нравах американской молодёжи, он пояснял, что они «носят джинсы с заплатами на всех местах, и даже на заднице». Слово «задница» было произнесено приглушённо, как будто это не задница, а жопа.
Отец рассказывал, что Костя за вечер мог выпить целую бутылку водки. Делалось это так: он наливал её в стакан со льдом, и потихонечку тянул, сидя в кресле и читая книгу. Периодически подливал и снова садился читать. Отец по молодости лет был в шоке: такой способ питья был для России в диковину.
Я помню, что дядя Костя всех нас очень любил. Своих детей у них с Маней не было, Саня и его семья относились, к нему, как я теперь понимаю, не очень хорошо, и только в доме моей бабушки он всегда был желанным гостем. Ни разу он не приезжал без подарков для всех, его коммунистические убеждения не мешали привозить хорошие шмотки, которых в Союзе ни у кого не было.
В 1970 году он написал статью в "Daily World" о своих советских родственниках. В ней умильно описывалась их счастливая жизнь и уверенность в завтрашнем дне. Статья сопровождалась фотографией, на которой был изображён ветеран войны с двумя рядами орденских планок и его внук – глазастый еврейский мальчик. Именно эту статью я и имел в виду здесь, в пункте №2.
Дядя Костя умер в 1978 году, на два года пережив свою жену. Я помню, как плакала бабушка. Конечно, ни о какой поездке на похороны не могло быть и речи.
Он не оставил ни детей, ни внуков. Идеалы, за которые он всю жизнь боролся, оказались липовыми. Он не построил дома, не написал книги. Поиск в сети по его имени ничего не дал. На сайте американской компартии есть список именитых коммунистов, но Kostia Radzi среди них нет.
Что осталось после него на свете? Номер газеты "Daily World" с моей с дедом фотографией. И мои воспоминания.
В молодости я искренне не мог понять: как добрый, улыбчивый, заботящийся о своих близких человек может при этом быть коммунистом? Ладно, он был недалёким и не очень грамотным, он был зашоренным и идеологически упёртым, но как, как можно, будучи убеждённым коммунистом, сохранить человеческие качества? Учитывая, сколько преступлений на Земле совершила эта гнусь?
Теперь я, конечно, понимаю, что жизнь гораздо кучерявее, чем это кажется в молодости. Человек, вообще, странное существо, если он способен совмещать в себе столь далёкие вещи. Вот и сегодня среди моих реальных знакомых и среди ЖЖ-френдов есть несколько левых. Они – добрые, порядочные люди, живущие нормальной жизнью. Но – левые. Их убеждения, кажущиеся мне дикими и извращёнными, не мешают, тем не менее, общаться, обмениваться мнениями, пить водку.
И это, наверное, хорошо.